Бахчисарай, 1911 г.
Иван шел по бугристой дороге и проклинал тот час, когда согласился помочь шурину с бубликами. Полдня месить тесто в огромной кадушке, чтобы заработать 25 копеек.
«Три кило муки, - тяжело думал он. – На неделю не хватит. И получка не скоро. Разве что лишнюю смену взять. Пресвятой Никола Угодник, это надо в Севастополь тащиться к начальству».
- Не надо! - В спину Ивана ткнулось что-то теплое и пахнущее навозом. - Садись, домчу с ветерком. 25 копеек и на месте.
На козлах маленькой тележки сидел цыганистого вида парень с серьгой в ухе. Потрепанный жизнью ослик, благодарный за нечаянную остановку, снова попытался выудить бублик из ивановой котомки.
- Ехай, мил человек, куда ехал. Не по пути нам, - Иван непроизвольно засунул руку в карман, проверяя на месте ли утренний заработок.
- Да что ж за день сегодня такой! Сначала вызывают такси, потом сами от заказа отказываются. Девочку уже несут к поезду, садись быстро.
Очнулся Иван глубоким вечером в пригороде Севастополя на пустынной станции. Помнил он только, что начальник наорал на него за опоздание и отправил проверять самый тяжелый участок пути в десяти километрах от города.
«Бублика бы сейчас шуринского», - бормотал Иван, привычно постукивая по стыкам на рельсах в такт урчащему животу. Теплушки товарняка тихо скрипели от старости где-то высоко над ивановой головой и не мешали ему размышлять о своей горькой судьбе и где он мог посеять заработанные с утра у шурина 25 копеек.
«Бог дал, Бог и взял!» - почти смирился Иван с потерей, дойдя последнего вагона с сиротливо болтающейся на ржавых петлях дверью.
Зачем он полез в ту теплушку, Иван так до конца своих дней и не понял. Зато навсегда запомнил, как, бережно прижимая к себе, нес маленький сверток в шелковых пеленках с причудливым вензелем на уголке, оторванном ровно пополам так, что осталась только буква В. Нес сначала в приют. Потом спустя пару беспокойных, в перепалках с женой и бередящих душу мыслях «а как мы прокормимся-то все» дней – в свою крошечную хибарку на самой окраине поселка. Как откуда-то знал, что при крещении она была наречена Лизочкой. Хотя никакой записки рядом с младенцем он не нашел, только нательный золотой крестик.
 

Ближнее Подмосковье, 1989 г.
Катя мыла посуду и молилась только об одном, чтобы Никита не потребовал ее внимания хотя бы десять минут. Ей столько всего надо сделать, она безумно устала, единственная ее мечта – даже не выспаться, просто полежать в тишине, одной. Час, хотя бы час. Пусть будет полчаса. Она согласна. 
Кукушка прокуковала десять раз и исчезла в недрах часов, раздраженно захлопнув за собой ажурные дверцы. Катя вздрогнула. «Отличная мать, задремала над раковиной», - невесело похвалила она себя. И тут же сердце набухшим сгустком заполонило гортань, мешая вздохнуть. На плюшевом коврике, где ее сын только что заинтересованно отрывал бегемоту голову, не было ни сына, ни бегемота.
Катя нашла Никиту у бабушкиной тумбочки с горстью таблеток в ладошке. Штук шесть или восемь она вытащила изо рта пока пыталась влить в теряющего сознание мальчика молоко.
«Молоко, почему молоко? От отравления. Хорошо молоко. Он же отравился, надо молоко. И в амбулаторию. Чтобы промыли. Подумаешь, отравился. Сейчас промоют, и все будет хорошо. Комбинезон. Где комбинезон? Руки-ноги, оденем этот, голубой, он потеплее. Никита! Открой глаза, пожалуйста, открой! Я так добегу, тут близко. Никита, ты слышишь меня?»
Детский врач их сельской амбулатории уже закончил прием. Взрослый потряс Никиту вниз головой над раковиной и посоветовал съездить в больницу.
«Какую больницу, я не знаю, где здесь больница. Она далеко? Вокруг ни одной машины. До шоссе бежать километр. Он умрет, пока я бегу.»
Катя, спотыкаясь на льду, с выскальзывающим из рук Никитой, все время прикасаясь губами к его лицу, пытаясь понять, дышит он или нет, искала, искала, искала глазами машину, автобус, трактор, что угодно… Дорога была пуста.
Запах индийских благовоний накрыл Катю удушливым облаком и заставил открыть глаза. Никита мирно сопел рядом. 
– Опять ты жжешь свои идиотские палочки, - пробурчала она мужу, смешно тряся головой в попытке избавиться от ночного кошмара.
 

Москва, 1986 г.
Дверца давно хлопнула, выпуская пассажиров, а Игнат стоял, не трогаясь с места. Улыбаясь во весь свой щербатый рот, он наблюдал, как эти заполошные, скользя по обледеневшему тротуару, пытаются целоваться на ходу.
Они целовались у него на заднем сидении всю дорогу от Щукинской до Текстильщиков. Ему порой становилось неловко, хотя он и слова-то такого, наверное, не знал. Но точно завидно, щекотно где-то слева повыше пупка и грустно, что он свое уже давно отцеловал.
- Командир, свободен? – Не дожидаясь ответа, молодой человек в дорогом черном пальто и смешной бандане сел рядом с Игнатом.
- Куда ехать? – не очень любезно буркнул Игнат, с неохотой отводя глаза от разволновавшей его парочки.
- Сначала отдадим им, - пассажир повел пальцем в сторону ушедших уже довольно далеко влюбленных, - розы, а потом в Шереметьево.
- Розы? – обалдел Иван.
- Ну да. Они забыли у тебя в машине розы. Смотри, какие изумительные розы. Декабрьские бордовые розы. Штук пятьдесят или больше. Их надо вернуть, а то они никогда не поженятся.
 

Москва, 1962 г.
Лена рыдала так, что почти не видела машин, проезжающих мимо. Она комкала в руках промокший насквозь платок, сморкалась, вытирала нескончаемые слезы и, когда рядом с ней притормозило такси, уже даже говорить не могла, только икала.
«Матушка наша, Елизавета Ивановна, дворянка недобитая! На столе серебро с хрусталем, манееееры, вилочка для торта, ножик для рыбки. Фашистка! С дыркой вместо сердца. Все равно я за него замуж выйду, все равно! Найду паспорт и выйду. Что ты, мама, в любви понимаешь. Он такой нежный, заботливый, руки мне целует, стихи читает. Кк он читает стихи! Хочется расплавиться, потом улететь куда-нибудь к звездам, а потом кинуться к нему на шею и чтобы обнял, и никуда-никуда не отпускал. Куда же она могла спрятать паспорт?»
- Девушка, вам куда? – спросил водитель через приспущенное стекло.
- Пи.. пи.. пироговская. – выдавила из себя Лена.
- Пед что ли? Садись. На платок и не реви. Посмотри, на кого ты похожа? – таксист повернул зеркало так, чтобы Лене было себя видно.
- Мама замуж не пускает, - почему-то сказала Лена и заплакала еще сильнее.
- Рано тебе замуж, девка. Сейчас доедем до твоего института, я тебе погадаю. Хочешь? Моя бабка знатно гадала по руке и меня кое-чему научила.
Лена испуганно подняла глаза, проверяя, к кому она села в машину.
Таксист понимающе ухмыльнулся и продолжил: - Не боись, факир ребенка не обидит. Вот и приехали. Давай руку. Ну вот, я же говорил. Замуж ты выйдешь через два года. Муж твой моряк будет. Любить тебя будет. На руках носить будет. Недолго, правда. Дочка у вас родится. Катей назовете. Мамка твоя обожать ее будет…
Через час Лена выходила из здания института с полученным по распределению направлением в школу № 8 города Невельска, что в Сахалинской области.
 

Вена, 2009 г.
- Елизавета Ивановна вся бы сейчас была в приятном волнении и восхищении, гордилась бы вами. Ни капли косметики, белый верх, черный низ, никаких декольте. Аккуратный пучок. Строгая оправа. Китайский шелковый веер не прихватили, нет? Хотя он тут будет не на стиле.
Катя недоуменно уставилась на таксиста. Высоченный, хорошо вышколенный араб, встречавший ее в аэропорту с табличкой с тремя ошибками в простой русской фамилии, не говорил по-английски, вряд ли говорил по-русски и совсем вряд ли был знаком с ее бабушкой, царствие ей небесное.
- Катерина Сергевна, холодная минералка в баре под подлокотником, пепельница справа от вас на дверце. Курить можно
Катя нервно завозиласьв дорогой коже салона, встретилась глазами в зеркале со своим водителем и неуверенно вытащила из сумки пачку сигарет.
- Прикуривайте уже, бизнесвуманша вы наша, - огонек маячил где-то у катиного носа. Сфокусировавшись, Катя обнаружила на том конце зажигалки паренька в бандане и серьгой в ухе. Он сидел на спинке пассажирского сиденья, болтая ногой в сапожке для верховой езды как будто даже с серебряной шпорой, и участливо следил за катиной реакцией.
«Цыган, а какие странные светлые глаза», - удивляясь самой себе, подумала Катя.
- Я не цыган, я индус. Хотите водички? – Парень ловко спрыгнул на подлокотник, открыл бар и уверенно выбрал Перье.
- Вам со льдом или без?
- Мне с галоперидолом.
- Полноте, сударыня, я – не ваш глюк. Я – таксишный.
- Кудышный? – икнула Катя.
- На самом деле из эгрегора перевозчиков. Но там много нюансов, подробности вам знать необязательно. Зовите меня Скендя, - парень слегка наклонил голову в полупоклоне и вернулся обратно на спинку кресла.
- Перевозчиков? Харон тоже из ваших? – вода в стакане неожиданно быстро закончилась.
Таксишный ласково улыбнулся ей одними глазами и растаял в воздухе
«Чего приходил-то»? – обиделась Катя.
Часом позже, разбирая чемодан в отеле, куда ее все-таки довез молчаливый таксист, она обнаружила завернутые в золотистый шелк муга тюбики DanielSmith и набор колонковых кистей.
 

Москва-Кировск, 2011 г.
«Абонент недоступен. Абонент недоступен.» Железный голос доводил Катю до исступления. Она снова и снова тыкала пальцем по экрану и материла мегафон, метель, бесконечные километры до Кировска, бездушные спутники связи, мачты, вышки, тот день, когда помахала Никите ручкой на вокзале…
- Никита, - Катя заорала во внезапно заквакавшую трубку так, как будто он мог ее услышать прямо отсюда, из кухни, там в своей вечной мерзлоте. – Никита, я видела сон.
- Какой сон, что ты как бабка старая. Плохо слышно, мам, мне не очень удобно сейчас, я перезвоню.
- Никита, стой, не бросай трубку. Послушай меня. Та помнишь, когда ты притравился бабушкиным клофелином? Я тоже тогда видела сон. За месяц. Я не придала значения. Я забыла. А потом все так и случилось. И комбинезон голубой, и как я бегала по шоссе, и ни одной машины, у тебя пульс не прощупывался. Никита! Ты тут? Я видела сон: с Хибин на город сходит лавина, сносит целые улицы. Ты где? В каком еще баре? Вызови такси. Немедленно. Не знаю какое. Любое. Да что за деревня у вас там. Выйди на улицу, поймай такси. Через приложение вызови. Как угодно. Уезжай из бара. Тебе надо домой. На такси.
Катя кричала и кричала в давно замолчавшую трубку. Потом писала смски, во все соцсети, мессенджеры. Искала по всему интернету друзей, знакомых, сослуживцев, святых угодников, черта лысого…
Голос ведущей вечерних новостей больно стукнул по мозжечку ненавистным словом «Кировск».
«Мы вынуждены прервать наш выпуск срочным сообщением. Около часа назад в Кировске снежная лавина, обойдя дамбу, обрушилась на жилые дома. В трех из них выбиты стекла. Полностью разрушено здание, где находился популярный в городе бар «Мох и мех». К счастью, буквально за несколько минут до удара лавины посетители бара покинули помещение. По данным информагентств пока пострадавшие не обнаружены».
 

Берег моря, наши дни
Солнце лениво плавилось на самой верхушке неба. Соснам надоело вертеть головами, следя за движением светила, и они просто расслабились, истекая одуряюще пахнущей смолой. Вечно верещащие чайки притихли и даже, кажется, забыв о своем вечном голоде, мирно дремали у кромки воды. Огромные каменные плиты, уступами к ней спускающиеся, отогнали на время от себя горькую мысль, что скоро станут песком и галькой, и радостно отдались освежающим соленым брызгам. Море, словно большая мохнатая собака с высунутым в жару языком, еле дышало.
В куцей тени нечаянно выросшего на самом краю обрыва непонятного хвойника у мольберта стояла женщина. Путаясь в рукавах лимонного, как грудка колибри, усеянного принтами зеленых крокодилов, шелкового халата, она то быстро-быстро наносила мазки на холст, то надолго отходила чуть поодаль и замирала, разглядывая почти дописанный пейзаж.
Какая-нибудь шикарная соломенная шляпа с незабудками идеально бы дополнила ее образ. Но нет, длинные распущенные волосы были подхвачены перемазанной в краске банданой.
В нескольких шагах от мольберта маленький светловолосый мальчик с очень светлыми глазами украшал только что возведенный из песка замок использованными тюбиками из-под краски.
- Ванечка, милый, сбегай, проверь, не забыл дед мидий нам наловить на ужин?
- БабКать, это ты у нас забываша. Кто в такси розы оставил?
- Ты-то откуда знаешь? Дед насплетничал или сон видел? Иди уже, правдолюбец ты наш.
Ваня послушно поднялся и побежал вверх по тропинке к дому, не забыв прихватить свою любимую игрушку: желтую машинку с шашечками на боку.